→   В первый же день в Одессе Малахину не повезло. Сдержанный и привыкший знать цену словам, он во время «Морского боя» оказался в одной команде с Сябитовой.
— Почему же ты так много говоришь? — спрашивал Малахин.
Сябитовой нечего было ответить. Она только стыдливо опускала голову и говорила ещё больше.
Вечером нервы Малахина не выдержали. Он стал откровенно просить Ксюшу говорить поменьше. Он рассказывал ей об инфляции, увещевал кризисом и от отчаяния даже провел свою первую юридическую пятиминутку. Наверное, надеялся, что пока он разъясняет аспекты авторского права, Ксюша хотя бы некоторое время помолчит. Но это, как и прежде, не помогало. Тогда Малахину пришлось действовать личным примером. И надо сказать, его аргумент многих заставил задуматься.
— Понимаешь, — сказал Малахин, — не всё, что приходит тебе в голову, стоит произносить вслух. Я иногда хочу пошутить, а потом понимаю, что этого не поймут. И вот окружающие удивляются: почему я стою и смеюсь. А это я шутку придумал.
У многих в головах в этот момент родилась шутка в адрес Малахина. Но руководствуясь его опытом, все решили смолчать.

→   Одесский мастер-класс Веры Кичановой по общему мнению прошел на ура. Она решила научить окружающих писать стихи на манер Маяковского. Мастер-класс строился по всем канонам настоящего интерактивного занятия: мы придумывали и выбирали рифмы, писали строфы, обсуждали стилистику и насквозь прониклись духом футуризма. Причем принципы стихосложения Вера излагала не голословно. Зная и любя поэзию Маяковского, она то и дело декламировала вслух цитаты из его поэм, приводила в пример рифмы и ссылалась на большие куски поэтического текста. Производила она тем самым впечатление на редкость образованного человека.
При всем уважении к Вере, Малахин и Солдаткин, не могли этого так оставить. Как эрудированные и уверенные в себе люди, они просто обязаны были продемонстрировать такое же глубокое знание Маяковского. И продемонстрировали. Конечно, их идею можно понять, только обладая определенным литературоведческим багажом. Слава богу, в кругу одесских участников такие люди нашлись. Поэтому многие по достоинству оценили лирическое стихотворение команды Брунова, которое Антон и Женя назвали «Мистерия Брун».

→   После вечерних мастер-классов во второй день участники обсуждали, как они довольны. Все были в восторге от Одессы, мастер-класса Кичановой и новых навыков знакомства, полученных от Ледовских и Цебековой. Некоторые даже продолжали тренировать общение на языке глухонемых, благодаря занятию Артенян и Коротковой. Остальные жадно ели арбуз и тоже были довольны.
В общем, всем было хорошо. Нехорошо было только Мееровичу. Он вообще отличался устойчивостью к общественной эйфории, а тут ещё присовокупились жилищные проблемы. Его маленькая гостиница была полна больших трудностей.
— Я не могу высыпаться! — жаловался Меерович, живший на четвертом этаже четырехэтажного «Пассажа».
— Я понимаю тебя, — поддерживал его Брунов, живший этажом ниже. — Лично у меня под окном всю ночь курлычут голуби.
— Да что голуби! — с отчаянием перебивал его Меерович. — Чуть свет мне в окна стучат монтажники-высотники…
О высотниках сочувствующим было нечего сказать. Было что сказать одному Малахину.
— Не льсти своей гостинице, — отрезал он.
А Брунов тихо добавил:
— Это низколазы.
Так Малахин и Брунов восстановили положительный эмоциональный баланс второго дня.

→   При отъезде в Одессу Артем заверял участников, что до пляжа идти 15 минут. Наверное, поэтому дорога туда и обратно занимала около часа на троллейбусе. Но, обомлев от красоты Одессы, участники в основном не жаловались.
В троллейбусе было невыносимо душно и людно, поэтому выходцы, экономя энергию, молчали и смотрели в окна.
Антон Ледовских чаще других экономил энергию. Он много молчал и смеялся редко и по делу. Однако почему-то именно в троллейбусе он ничего не экономил. В троллейбусе Антон развлекался как мог. Однажды по пути с пляжа он стал придумывать путевые диалоги, которые многих заставляли выйти из транспортного анабиоза.
Диалоги Антона носили абстрактно-нонсенсный характер.
— Вы выходите на следующей?
— Нет.
— А почему?

Или так:
— Вы выходите на следующей?
— Нет.
— Вы вообще когда-нибудь выходите?

→   Во время прогулки по Одессе Сябитова увидела памятник Дюку Ришелье. Сначала она его просто увидела. А чуть позже заметила то, из-за чего приезжающие в Одессу туристы испокон веков толпятся возле него на так называемом «втором люке». Это был свиток в руке Дюка, который, по словам очевидцев, сбоку и с определенного ракурса производит впечатление эрекции.
Все это несказанно обрадовало Ксюшу. Именно этим ощущением как главным за день она решила поделиться на вечерней рефлексии. Она традиционно громко и долго говорила о памятнике и своем восторге от того, «как прикольно он сделан» (Ксюша была уверена, что это задумка скульптора). Она объясняла, что только её рост позволяет увидеть всю прелесть памятника под нужным углом. Все с облегчением вздохнули, когда она высказалась и передала слово другим.
Однако другие тоже были под сильным впечатлением, уже от самой Сябитовой.
— Ксюша — такой удивительный человек! — говорил кто-то из девочек. — С ней ужасно весело! Она просто солнечный человечек!
Слушая это, Малахин вспоминал первый день и вздыхал.
— Ксюша всегда на позитиве! — продолжали поклонники Сябитовой. — От нее так и веет радостью! Она постоянно улыбается. Ксюша может любому поднять тонус. Даже…
Малахин не выдержал.
— Даже Ришелье, — помог он.

→   Малахин открыл третий день пляжным мастер-классом по китайской гимнастике ци-гун. Под палящим черноморским солнцем мы все вместе учились тянуться к солнцу, держать луну и цепляться за землю. Антон не только проверил действие упражнений на собственной практике, но и прочитал о восточной гимнастике несколько книг. Все это добавляло ему авторитета, а мастер-классу весомости. Антон старался этому способствовать.
— Эти упражнения совсем несложные, — учил Антон. — Они прибавят вам жизненной энергии, если вы будете делать их каждое утро. Медленно поднимите руки…
Люди поднимали руки и клялись себе делать это каждое утро.
— Дышите животом, — учил Антон. — Посмотрите, как это делаю я.
Люди старались дышать животом и завороженно смотрели на Антона.
— Напрягите мышцу свинтера, — учил Антон.
Люди приходили в замешательство.
— Что-что? — переспрашивали они Антона, поддерживая луну и цепляясь за землю.
— Неважно, — отвечал он. — Так в книжке написано.
Удивительным образом это помогало.

→   В Музее евреев Одессы Меерович увидел старинную коробку конфет фабрики некоего еврея, который тоже носил фамилию Меерович. На коробке так и было написано: конфетная фабрика Мееровича. Илья обрадовался. Никто больше не мог похвастаться ничем подобным. Он просил фотографировать его с коробкой, с трепетом держал её в руках и только отмахивался, когда ему советовали отсудить оставшуюся от фабрики недвижимость в качестве потомка. Однако когда он сфотографировался во всех возможных позах, и коробку пришлось отдать обратно в музейную витрину, Илья глубоко задумался.
В конце экскурсии он подошел к гиду и попросил адрес фабрики. Гид сказала ему номер дома на Малой Арнаутской улице. На той самой знаменитой Малой Арнаутской, где, по словам Остапа Бендера, когда-то делалась вся контрабанда. То есть при желании Меерович мог бы действительно неплохо пристроиться.
Многие стали спрашивать, не собрался ли Илья и впрямь отсуживать имущество. Но он молчал. Хотел он это делать или нет, так и осталось неизвестным. Известно только, что это бы, скорее всего, не получилось. Потому что, даже пробыв в Одессе неделю, Илья сумел записать адрес легендарной улицы только как «Малобарнаульская, 86». Вряд ли он смог бы после такого настаивать на своем одесском происхождении.

→   При жеребьевке песен для радиоспектаклей большинство команд не могли не остаться довольны: кто-то отвоевал знаменитые «Шаланды полные кефали», кому-то достался еврейский хит «Семь сорок», кто-то получил трогательную песню Розенбаума о еврейском портном и Сорокина в придачу… И только несчастные Брунов, Никитонова, Меерович, Артенян и Кочура были вынуждены творить в ключе блатной, малоизвестной и неприличной песни «В Одессе раз в кино».
О песне узнали задолго до презентации спектаклей. И неудивительно, ведь она содержала слова «А вот ещё усы, а там есть волосы, а хочешь, я ширинку приоткрою». Все смеялись над горькой долей команды Лены. Чтобы преодолеть это, команде нужно было сделать что-то поистине великое. Вот почему Брунов решил назвать радиоспектакль «С широко расстегнутой ширинкой».

→   После прослушивания радиоспектаклей все традиционно делились впечатлениями. Впечатления снова были самыми положительными. Особенно насыщенной оказалась работа команды Артема. Они сходили на экскурсию в музей еврейства, записали на диктофон широкий спектр одесских лязгов и скрипов, многое узнали о портных и бойко сыграли свой спектакль, где Виталик Зайченко проявил задремавшую уже было способность рассказывать анекдоты с акцентом. Ну и, конечно, многое в спектакле было придумано Сябитовой. Многое для этого было также сказано, продекламировано и пропето ей в течение дня.
Обо всем этом Артем высказывался так:
— Как известно, перед нами стояла задача послушать Одессу. Увы, с нами была Ксюша…

→   Брунов всегда отличался упорством и волей к победе. Во всех Выходах люди боялись попадать с ним в одну команду, ведь при нем нельзя было пожаловаться на холод, жару или усталость, нельзя было остановиться и отдохнуть, нельзя было даже толком попридумывать что то: Брунов тащил команду к победе, не давая отдельным участникам даже сходить в туалет.
В Одессе в Брунове что-то перевернулось. Он, конечно, по-прежнему спал по четыре часа, чтобы к восьми утра быть на пляже, по-прежнему приводил команду на ужин минута в минуту, а на его маркере по-прежнему был выцарапан суровый жизненный девиз:
«Устал — умри».
Но уже гораздо чаще стало звучать из уст Брунова слово «отдыхать», гораздо больше времени он стал проводить в сидячем и лежачем положении, заметно поубавился страх людей перед его железной волей, а в маркере со зловещей надписью стала заканчиваться краска.
Апогеем личностных изменений Брунова стал вечер третьего дня, когда на рефлексии после некоторых раздумий он сказал:
— А знаете, мне как-то понравилось отдыхать. Меня это даже немного пугает. Я как будто уже не тот…
Изменения в Брунове людям понравились. Ему ехидно напоминали про девиз «Устал — умри», спрашивали, хорошо ли он поел, и подмечали его отклонения от графика. В общем, отдых Брунова вызывал повышенный интерес.
Закончилось это тем, что после вечера «Мама, папа, я» еврейские родственники Брунова снова рассказали, как здорово у него получается отдыхать. Все согласились, что надпись на маркере пора поменять. Ваня предложил «Встал — умри». Все радовались и аплодировали такому подходу к делу, пока Малахин не предложил ещё более сильный вариант. Вариант отражал всю суть смены приоритетов Брунова и звучал просто и элегантно:
«Устал — усни»

→   Милицейская выправка Брунова отражалась в его отношениях с женщинами. Вечером третьего дня, анализируя работу над радиоспектаклями, он сказал, что больше всего благодарен Ксюше Никитоновой, которая вовремя записывала все идеи. В устах Брунова это, конечно, называлось «протоколировала», на что Сорокин отметил:
— Идеальная жена для Брунова — это женщина, грамотно ведущая протокол.

→   Трейлеры к фильмам Одесской киностудии все съемочные группы щедро снабдили крылатыми выражениями. Одна только команда Мееровича ничего ничем не снабжала, а просто сняла такой трейлер, что у всех мурашки побежали по коже. Но, несмотря на это, сценарные находки других команд тоже были оценены. Особенно тут отличился фильм команды Вари, откуда пошли расхожие фразы «Вы случайно в СС не подрабатывали?» «Партизаны по рублю, партизанки по рубль двадцать» и «В молчанку играть будем?». А ещё в том же трейлере между Алиной Травковой и Стасей Коротковой состоялся показательный одесский диалог:

— Вы общались с убитым?
— Не знаю я никакой Сябитовой.